В самом деле, вообразите, крови тьма, а вы о ней и не думаете, и она на вас не действует, потому что в картине есть страшное, шумно выраженное отцовское горе, и его громкий крик, а в руках у него сын, сын, которого он убил, а он... вот уж не может повелевать зрачком, тяжело дышит, чувствуя горе отца, его ужас, крик и плач, он как ребенок, хочет ему улыбнуться: «Ничего, дескать, папа, не бойся!» Ах, боже мой! Вы решительно должны видеть!!!»

По поводу этой же картины Л. Толстой написал Ре­пину: «...хорошо, очень хорошо... Кроме того, так мастер­ски, что не видать мастерства...»

Станиславский любил повторять эти слова Л. Толсто­го. Эта отмеченная Л. Толстым высшая форма мастерст­ва, не заметная зрителю, была идеалом, к которому стремился Станиславский, ставя перед актером высокие тре­бования в области технологии.

Умение Репина цветом, композицией и другими сред­ствами живописи выразить сложнейшие психологические мотивы приводило в восторг Станиславского.

Говоря о красочном пятне как о важнейшем из средств выражения живописца, он обращал наше внимание на то, как Репин передает при помощи цвета те эмоции, кото­рые свойственны данной картине. Необычайно многооб­разные темно-алые, малиновые, гранатные, вишневые, пурпурные и многие другие оттенки красного цвета, ко­торыми решен ковер, кровь на лице царевича, одетого в розовый кафтан, зеленые сапожки и синие штаны, черный кафтан Ивана, кровавое пятно на ковре — вся эта симфо­ния красок гармонично сливается в общем впечатлении трагизма нечаянного убийства в картине «Иван Грозный и сын его Иван».

— Сама неожиданность перемены красок несет в себе силу воздействия, — говорил Станиславский. — В нашем деле краской является приспособление. Чем богаче гамма приспособлений, чем разнообразнее и не­ожиданнее психологические ходы и их внутреннее обосно­вание, тем крупнее и ярче будет выражать себя чувство в тех местах, где нужно будет дать полное форте.