все скрытые импульсы человека. Грубый театр имеет дело с поступками люден и оттого, что

он приземлен и прямолинеен, и оттого, что он признает и смех и злобу, грубый и доступный

театр все-таки лучше, чем неискренне священный.

Невозможно дальше рассматривать этот вопрос, не остановившись на соображениях самого

могущественного, самого влиятельного и самого радикального человека в современном

театре — Брехта. Никто из серьезно интересующихся театром не может пройти мимо Брехта.

Брехт — ключевая фигура нашего времени, и вся работа в театре в какой-то момент

обращается к его умозаключеням и достижениям. Обратимся непосредственно к слову,

которое он ввел в употребление,—очуждение. Место Брехта как основателя термина

«очуждение» должно быть рассмотрено в историческом аспекте. Он начал свою

деятельность в те времена, когда большинство театров Германии были либо заполнены

натурализмом, либо подверглись натиску со стороны великого тотального театра, задачей

которого было настолько увлечь зрителя, чтобы он окончательно забыл, что к чему. Что бы

ни происходило на сцене — все это компенсировалось пассивностью, каковая н требовалась

от публики.

Для Брехта театр, который необходим, — это театр, Е1И на минуту не отрывающийся от

общества, которому он служит. Нет больше четвертой стены между исполнителями и

публикой — единственная задача актера вызвать определенную реакцию аудитории, к

которой он испытывает безграничное уважение. Именно из уважения к публике Брехт

выдвинул идею очуждения . Ведь осуждение — это призыв остановиться: очуждение

прерывает, подносит к свету, заставляет взглянуть заново. Очуждение - это прежде всего к

зрителю самому поработать. Тем самым вырастает его ответственность за отношение к тому,

что он видит, так что примет он только то, что его всерьез убеждает. Брехт отвергает