находится в напряжении и занят проблемами спектакля, а необходимость публичного

выполнения взятых на себя обязательств только подбавляет масла в огонь его тщеславия.

Режиссер никогда не может себе позволить ставить впервые. Я как-то слышал, что

начинающий гипнотизер ни за что не признается пациенту, что он гипнотизирует первый раз

в жизни. Он уже «с успехом проделывал это неоднократно». Я начал со второй постановки

потому, что, когда в семнадцать лет я оказался липом к лицу с группой иронически и

критически настроенных любителей, я был вынужден пафантазировать себе

несуществующий триумф, дабы вселить В себя уверенность, в которой обе стороны

нуждались в раиной мере.

Первая репетиция всегда напоминает слепого, ведущего слепых. В первый день режиссер

может выступить 1 с формально построенной речью, объясняй основные задами предстоящей

работы. Или он может показать макет и эскизы костюмов, или же книги и фотографии, или

просто пошутить, или заставить актеров прочесть пьесу. Иногда можно вместе выпить, или

во что-то сыграть, или прогуляться вокруг театра — все это должно сработать в одном

направлении. Поскольку никто не в состоянии по-настоящему усвоить сказанное, задача

всего, что делается в первый день, сводится к тому, чтобы приблизиться ко второму дню.

Второй день уже совсем иной; после прошедших суток каждый отдельный фактор и

взаимосвязь между ними неуловимо изменились. Все, что происходит на репетиции,

воздействует на этот механизм. Совместная игра и о что-нибудь — процесс, дающий

определенные результаты, такие, как доверие, дружелюбие, простота отношений. Даже на

прослушивании можно во что-то сыграть, чтобы установить более непринужденную

атмосферу. Игра никогда не бывает самоцелью— а короткое время, предоставляемое для

репетиций, свобода общения недостаточна. Мучительные совместные усилия в сценах