бессмысленно быть чистоплюем; если театру необходим какой-то элемент грубости, его надо

воспринимать как неотъемлемую особенность театра. С открытием электронной музыки

некоторые немецкие студии объявили, что они теперь смогут воспроизвести звук любого

инструмента — только лучше. Тогда выяснилось, что все записанные таким путем звуки

отличает некая общая стерильность. Когда проанализировали звуки, издаваемые кларнетами,

флейтами, скрипками, пришли к выводу, что в каждой ноте содержится высокий процент

обыкновенного шума: просто скрипа или смеси тяжелого дыхания со звуком дерева. С

пуританской точки зрения это просто грязь, но композиторы оказались вскоре

вынужденными создавать синтетическую грязь для «очеловечения» своих сочинений.

Архитекторы по-прежнему закрывают глаза на этот принцип, и эпоха за эпохой самые яркие

театральные события происходят за пределами специально отведенных для них помещении.

В течение полувека Европа находилась под влиянием Гордона Крэга, показавшего несколько

спектаклей в Хэмпстеде в помещении церкви. Приметой брехтовского театра служит белый

полузанавес па протянутой от стены до стены проволоке. Грубый театр близок к народу. Он

может быть кукольным театром, а может быть (как сегодня в греческих деревнях) театром

теней. Его всегда отличает отсутствие того, что принято называть стилем. Для стиля

необходим досуг. Создать что-нибудь в примитивных условиях — это уже революция —

оружием становится все, что попадается под руку. У Грубого театра нет возможности быть

разборчивым. Если публика своенравна, тогда, очевидно, важнее прикрикнуть на смутьянов

или вставить отсебятину, чем пытаться сохранить единство стиля сцены в целом. В

изысканном театре, предназначенном для высшего общества, все приведено в некое стилевое

единство. В Грубом театре бьют в ведро, изображая сражение, пользуются мукой, чтобы