Зачем понадобилось Островскому повторять содер­жание первого акта драмы «Без вины виноватые», кото­рый мы уже видели в подробном рассказе Кручининой из второго акта? Потому что одно дело — свежая боль только что случившегося несчастья и совсем другое — отравляющие душу воспоминания, с которыми человек прожил целых семнадцать лет. У нас в театре часто иг­рают «Без вины виноватые», но все ли исполнительницы роли оценивают должным образом факты биографии Кручининой за эти семнадцать лет, понимают, как много она пережила, передумала, как на многое в жизни взгля­нула по-новому, увидев сквозь призму личного несча­стья горе и беды десятков людей; все ли исполнитель­ницы следуют за ней в ее скитаниях по подмосткам про­винциального театра, копят в себе ее горькие мысли, уси­ленные временем и воспоминаниями, нахлынувшими на нее с особой силой, как только она появилась в родном городе? А вот Ермолова, играя Кручинину, потрясала зрителей, рассказывая о своем прошлом. Воспоминания этой духовно выросшей женщины представали ярче и бо­гаче, чем само событие, породившее их.

Коммуниста Хлебникова, героя пьесы Александра Штейна «Персональное дело», несправедливо, по ложно­му подозрению исключают из партии. В пьесе нет того партийного собрания, на котором слушалось персональ­ное дело Хлебникова. Но как резко делится этим собы­тием вся пьеса на две внутренне различные части, какая пропасть лежит между жизнеощущением Хлебникова-коммуниста и той минутой, начиная с которой он оказы­вается поставленным вне партии, какую роль играет со­брание в самочувствии всех действующих лиц! Если ак­тер, получивший роль Хлебникова, не переживет во всей мучительной конкретности позора и муки этого собрания, не «услышит» речей, которые на нем произносились, не увидит лиц своих товарищей — то испуганных, то трону­тых сочувствием, не погрузится в нервную, взвинченную атмосферу происходящего, он не сыграет второй части пьесы, посвященной борьбе Хлебникова за свое место в партии, за право вновь называться коммунистом.