Вернемся к монологу Чацкого и представим себе ак­тера, смутно видящего тех людей, о которых ему хочется поделиться с Софьей.

Такой актер, как мы уже сказали выше, во время ре­петиций своей сцены, поставив перед собой задачу уви­деть все, о чем он говорит, будет неминуемо отдавать все свои силы этой задаче и замкнется. Он будет во власти технологической задачи, которая не имеет ничего общего с задачами и действиями Чацкого.

— Следовательно, для того чтобы иметь право «вне­дрить в партнера свои видения», для того чтобы зара­жать его картинами своего воображения, надо провести огромную работу, надо самому собрать и привести в по­рядок материал для общения, то есть вникнуть в сущность того, что надо передавать, знать факты, о которых предстоит говорить, предлагаемые обстоятельства, о ко­торых надо думать, восстановить во внутреннем зрении соответствующие видения, — говорил Константин Сер­геевич.

Когда артист начинает работать таким образом, ког­да он в процессе работы будет действительно «накапли­вать видения», он столкнется с тем, что образ возникает вначале туманно. Если он думает, предположим, о Пульхерии Андревне, то сначала он ничего ясного о ней рас­сказать не может. Но стоит актеру задать себе ряд кон­кретных вопросов: «Сколько ей лет?», «Какое у нее лицо?», «Как одета?» и т. д., как его воображение, пользу­ясь всем запасом жизненного опыта, подкинет ему раз­нообразные детали, и его видения конкретизируются.

Проделав такую простейшую работу, мы незаметно для себя включаем в этот процесс и свои чувства, то есть нам становится близким плод нашего воображения, нам уже хочется возвращаться к нему мысленно и находить все новые и новые детали.

Объект, над которым работает наше воображение, становится таким образом нашим личным воспоминани­ем, то есть тем драгоценным багажом, тем материалом, без которого невозможно творчество.