чтобы в театре работала группа актеров н режиссеров, целиком посвятивших себя искусству;

чтобы они, не прибегая ли к каким посторонним средствам, создавали бесконечную

вереницу сценических образов насилия, способных вызвать такие мощные потрясения

человеческого сознания, что возвращение к театру анекдотов и болтовни стало бы уже

невозможным. Он хотел, чтобы театр вместил в себя все то, что обычно становится уделом

воин и преступлении. Он хотел, чтобы зрители в зале отказались от самозащиты и позволили

пронзать себя, оглушать, пугать, насиловать и в то же время наполнить энергией,

обладающей огромной взрывчатой силон.

Это звучит прекрасно, но вызывает тревожный вопрос: не станут ли зрители еще пассивнее?

Арто утверждает, что только в театре мы можем освободиться от пут общепринятых норм, в

которые втиснуто наше повседневное существование. Вот почему театр — это священное

место, где жизнь человека может обрести большую реальность. Те, кто относятся к Арто с

недоверием, спрашивают, во-первых, насколько универсален его метод и, во-вторых, какова

ценность жизненного опыта, предлагаемого его театром? Тотем, крик из чрева — конечно,

такими средствами можно взломать стену предрассудков, за которой прячется каждый из

нас. Вопль наверняка проникнет в душу. Но что это нам даст, плодотворен ли такой контакт

с подавленными инстинктами, полезен ли он? Что это, священное искусство или Арто в

порьшс страсти влечет нас назад, и подземный мир, где нет света, где царят Д.-Г. Лоурснс и

Вагнер? Не чувствуется ли привкус фашистской идеологии в культе неразумности? Не

является ли культ невидимого преступлением против разума? Не связан ли он с отрицанием

сознании?

Пророков нельзя смешивать с их последователями, Арто-не сумел создать театра, о котором

мечтал, и вполне вероятно, что его видения обладают той же притягательной силой, что и