раскачивается на веревке над зрительным залом, все естественные законы восприятия

нарушаются: зрители, которые привыкли спокойно слушать актера, оказываются

ввергнутыми в хаос, и разве исключено, что именно в эти критические минуты слова актера

обретают какой-то новый смысл?

В натуралистических пьесах драматург строит диалог так, чтобы создать иллюзию

естественно» речи и л то же время рассказать асе. то, что он считает нужным. Драматург,

которым пишет для театра абсурда, пользуется языком алогизмов, вводит в речь персонажей

элементы комического, заставляет их совершать фантастические поступки н тем самым

создает новый драматургический словарь. Например: в комнату входит тигр, но супружеская

чета не обращает на него внимания, жена что-то говорит мужу, тот в ответ снимает брюки, а

в это время в окно влетает другая пара брюк. Театр абсурда изображает невероятное ради

невероятного. Он использует невероятное, чтобы узнать что-то новое; поскольку в наших

обыденных диалогах зачастую нет ни крупицы правды, сторонникам этого направления

кажется, что правда скрывается там, где нет ни крупицы обыденного. Но хотя существует

несколько замечательных пьес, обязанных своим появлением именно такому .подходу к

действительности, театр абсурда, как самостоятельное направление сценического искусства,

зашел в тупик. Подобно многим другим структурным новшествам, например тем, которые

используются в конкретной музыке, он тоже исчерпал слои средства удивлять, и мы поняли,

как ограничены его возможности.

Фантазии, созданные человеческим разумом, обычно довольно примитивны; причудливость

и сюрреалистичность театра абсурда, наверное, удовлетворили бы Арто не более, чем узость

.психологической пьесы. В поисках священного искусства он стремился к абсолюту: он

хотел, чтобы театр был местом священнодействия,