рассказов, мы должны признать, что жизнеспособность слова произнесенного на сцене,

определяется только одним: рождает оно отклик на данной сцене , в данных сценических

обстоятельствах или нет. Другими словами , хотя драматург привносит в работу свою

личную , окрашенное премьерами окружающей его жизни - пустая сцена вовсе не башня из

слоновой кости ,- его выбор предмета , его восприятие ценностей интересны только в той

степени , в какой они выражены на языке театра. Это становится особенно интересно всякий

раз, когда драматург по моральным или политическим соображениям пытается использовать

пьесу в качестве рупора своих идей. Независимо от ценности его идей воздействие пьесы на

зрителей в конечном итоге определяется лишь ее драматургическими достоинствами.

Современный автор, который видит в традиционных театральных формах что-то вроде

автофургона для доставки своих идей, неизбежно попадает впросак. Такой взгляд был

оправдан до тех нор, пока зрители воспринимали традиционные формы как нечто живое.

Поскольку в наше время ни о дна из этих форм не сохранила своего значения. лаже тот

драматург, которого интересует не театр. как таковой, а только то, что он хочет сказать,

вынужден начинать с азов , вынужден задуматься над природой сценической

выразительности. Другого пути нет, если только драматург не согласен путешествовать в

подержанном автомобиле с чихающем мотором, на котором он вряд ли доедет туда , куда

хочет. В данном конкретном случае драматург сталкивается с теми же трудностями, с

которыми сталкивается режиссер.

Когда я слышу, как режиссер бойко заявляет, что он слуга автора и хочет, чтобы пьеса

говорила сама за себя, я заранее отношусь к нему с недоверием, потому что добиться этого

необычайно трудно. Если вы ограничитесь тем. что предоставите пьесе возможность говорит