с целью привлечения молодых, мы как бы сразу убиваем двух зайцев. На футбольных матчах

и собачьих бегах легко заметить, что простая публика гораздо более непосредственна в своей

реакции, чем та; называемая средняя прослойка. Так что, очевидно, имеет смысл завлекать

простую публику простыми средствами.

Но эта логика легко опровергается. Простая публика, конечно, существует, и все-таки это

нечто призрачное. Когда был жив Брехт, его театр заполняли интеллектуалы Западного

Берлина. Помощь Джоан Литтлвуд тоже шла из Вест-Энда, и ей никогда не удавалось в

трудные для нее времена просуществовать за счет рабочей аудитории своего района.

Королевский Шекспировский театр устраивает выездные спектакли на заводах и в

молодежных клубах (следуя примеру континента) для того, чтобы приобщить к театру те

слои общества, которые, вероятно, никогда не переступали его порога, будучи убеждены, что

театр существует не для них. Все это направлено на то, чтобы вызвать интерес, сломать

барьеры, приобрести друзей. Это великолепная стимулирующая деятельность. Но за всем

этим встает проблему, быть может слишком опасная, чтобы ее поднимать, — чем в

действительности идет торговля? Мы внушаем рабочему человеку, что театр — часть

культуры, иными словами, часть содержимого большой новой корзинки с товарами,

доступными сегодня для всех. За всеми попытками завлечь публику всегда кроется что-то

покровительственное: «Вы тоже можете прийти сегодня вечером», и, как во всяком

покровительстве, в нем прячется ложь. Ложь — в желании внушить, что подарок достоин

того, чтобы быть принятым. Верим ли мы на самом деле в его ценность? Когда люди,

остающиеся за пределами театра в силу классовой принадлежности или возраста попадают в

него, достаточно ли преподнести им «высшее качество»? Национальные театры предлагают

«высшее качество». В Метрополитен-опера в Нью-Йорке в новом здании лучшие