социальной ответственности, он всегда может сказать, что лучшим критерием ему служит

собственное чутье, и, если он испытывает удовлетворение, оставшись наедине с

завершенной работой, есть надежда, что и другие тоже будут испытывать от нее

удовлетворение, В театре дело обстоит иначе вследствие того, что невозможно одному

окинуть последним взглядом завершенную работу. Пока не появилась публика, работа не

закончена. Ни автор, ни режиссер даже в момент приступа мании величия не захотят

представления для самих себя. Даже упивающийся собой актер не захочет играть для себя,

для зеркала. Для того чтобы автор или режиссер работали, только сообразуясь с

собственным вкусом и на основе собственных суждений, они должны работать почти что для

себя на репетиции и уж только для себя, будучи окруженными плотной стеной зрителей. Я

думаю, что каждый режиссер согласится, что его собственный взгляд на свою работу

полностью меняется, когда он находится среди зрителей.

Странное чувство испытываешь на премьере поставленного тобой спектакля. Еще накануне,

сидя на прогоне, вы были убеждены, что такой-то актер играет хорошо, что такая-то сцена

интересно решена, движения изящны, а весь отрывок полон четкого смысла. Теперь же в

окружении публики часть тебя самого реагирует вместе с ней, поэтому твое «я» говорит:

«Мне скучно», "Это уже было", «Если она еще раз поведет себя так же многозначительно, я

сойду с ума» или «Я вообще не понимаю, что они хотят этим сказать». Даже если принять во

внимание сверхнервное напряжение премьеры, что же все-таки на самом деле происходит,

чтобы настолько изменилось отношение режиссера к собственной работе? Я думаю, что,

помимо всего прочего, это вопрос последовательности развивающихся событий. Позвольте

пояснить это на одном примере. В первой сцене пьесы девушка встречает своего