|
|
Это обзор виртуальных библиотек и размещенных в них текстов. Я не ставил себе целью дублировать уже кем-то сделанное, хотя кое-что постараюсь добавить сам. |
||
Страничка формируется по принципу: "Я Маркса прочитал, и он мне не понравился" - т.е. личные пристрастия и осознанная необходимость. Заранее приношу извинения за отсутствие системы и допущенную субъективность. |
Если на указанной ссылке не окажется нужного текста, напишите это в гостевой книге, постараюсь найти. |
Текст |
Пафос мысли — вот что роднит Брука с
немецким драматургом и режиссером. Его «Лир» — это крупнейший брехтовский
спектакль после великой «Матушки Кураж» в «Берлинер ансамбле». Брук не меньше
Брехта стремится к «очуждению», к созданию такой атмосферы в зале, когда
зрителя словно бы оберегают от излишних эмоций. Предполагается, само собой, что
зритель отнюдь не равнодушен к происходящему на сцене, но интерес его — особого
рода: он жадно следит за действием, думая вместе с актером и режиссером. Так ли представлял себе отношения
сцены и зала Шекспир? Вряд ли. Но Брука, как до него Брехта, это не смущает,
хватить сегодня действительность по-шекспировски широко — значит, согласно
Бруку, приложить к ней понятия, Шекспиру неизвестные. Чтобы идти назад к
Шекспиру, замечает он в своей книге, надо идти вперед. Брехт для Брука и есть в
какой-то мере современный Шекспир. «Сознательный Шекспир». Но вот что удивительно: Брук не
поставил в жизни ни одной пьесы Брехта! Он охотно ставил многих своих
современников — Жана Кокто, Жана Ануя, Жан-Поля Сартра, Теннесси Уильямса,
Артура Миллера, Томаса Элиота, Грэма Грина, Фридриха Дюрренматта, Петера Вайса
и других. Он осуществил около шестидесяти драматических спектаклей — и среди
них ни одного брехтовского! Случайно ли это? Думается, нет. Брук в «Пустом пространстве»
спорит с теми, кому театр Брехта представляется безэмоциональным. Он
справедливо указывает, что этот театр тоже порождает эмоции — только особого
рода. И все же мера эмоциональности Брехта, вернее, мера его проникновения в
глубины человеческой души, кажется Бруку недостаточной. Брехт для Брука —
прежде всего выразитель объективной правды внешнего мира. Нисколько не
ограниченный этой своей задачей, понимающий в мире и многое другое, но
сосредоточенный прежде всего на ней. Другая сторона Шекспира — правда
человеческой души — передается Брехтом слабее. Здесь Бруку приходится искать
иные точки опоры. Имя, которое он назвал в этой связи, многих в Англии привело
в смущение — Антонен Арто. Сегодня критики относят первые опыты Брука в области
«театра жестокости» еще к 1946 году — к тому времени, когда основатель этого течения
был еще жив (Арто умер в 1948 году), и слава его не успела широко разрастись.
Однако по-настоящему идеями Арто он увлекся уже в шестидесятые годы, когда
«театр жестокости» стал на континенте настоящим поветрием. Брук подошел к делу
практически. В 1963 году ом совместно с режиссером Чарлзом Маровпцем открыл
театральную мастерскую для опытов в этой области. Специально набранная (в
качестве «дочернего предприятия» Королевского шекспировского театра) труппа три
месяца репетировала программу, состоявшую из пьесы Жана Жене «Ширмы»,
посвященной войне в Алжире, трехминутного сюрреалистического наброска Арто
«Струя крови», коротенькой пьесы Джона Ардена «Жизнь коротка, искусство вечно»
и некоторых других вещей. В январе 1964 года эта программа была без особого
успеха показана в одном из лондонских театров. Публика уходила со спектакля в
недоумении. Рецензенты единодушно объявили, что Брук просто погнался за модой.
Но Брук от Арто не отступил. Он поставил на основе той же техники еще один
спектакль — «Марат/Сад» Петера Вайса, причем включил в него несколько сцен из
предшествующего спектакля, и добился огромного успеха. |