флейтами, скрипками, пришли к выводу, что в каждой ноте содержится высокий процент

обыкновенного шума: просто скрипа или смеси тяжелого дыхания со звуком дерева. С

пуританской точки зрения это просто грязь, но композиторы оказались вскоре

вынужденными создавать синтетическую грязь для «очеловечения» своих сочинений.

Архитекторы по-прежнему закрывают глаза на этот принцип, и эпоха за эпохой самые яркие

театральные события происходят за пределами специально отведенных для них помещении.

В течение полувека Европа находилась под влиянием Гордона Крэга, показавшего несколько

спектаклей в Хэмпстеде в помещении церкви. Приметой брехтовского театра служит белый

полузанавес па протянутой от стены до стены проволоке. Грубый театр близок к народу. Он

может быть кукольным театром, а может быть (как сегодня в греческих деревнях) театром

теней. Его всегда отличает отсутствие того, что принято называть стилем. Для стиля

необходим досуг. Создать что-нибудь в примитивных условиях — это уже революция —

оружием становится все, что попадается под руку. У Грубого театра нет возможности быть

разборчивым. Если публика своенравна, тогда, очевидно, важнее прикрикнуть на смутьянов

или вставить отсебятину, чем пытаться сохранить единство стиля сцены в целом. В

изысканном театре, предназначенном для высшего общества, все приведено в некое стилевое

единство. В Грубом театре бьют в ведро, изображая сражение, пользуются мукой, чтобы

показать лица побелевшими от страха. Арсенал Грубого театра безгранично широк: реплики

в зал, плакат, местная тематика, локальные шутки, песни, использование случайностей,

танцы, темп, шум, игра на контрастах, гипербола, приделанные носы, накладные животы.

Народный театр, свободный от единства стиля, на самом деле говорит очень изысканным,

очень стилизованным языком: у простои публики не возникает трудностей в восприятии